Блог

Jun 28, 2023

Мы то, что мы скрываем

Ли Сигел Дебора Соломон «Американское зеркало: жизнь и искусство Нормана»

Ли Сигел

«Американское зеркало: жизнь и искусство Нормана Роквелла» Деборы Соломон является шедевром биографического искусства, не в последнюю очередь благодаря высокоразвитой способности Соломона проникать в чужой опыт или личность, не вынося суждений. Роквелл кажется чрезвычайно странным: депрессивный, обессиленный человек, подавленный гомосексуал, чьи изображения счастливых, полных жизни гетеросексуальных людей стали иконами идеальной американской жизни. Как говорит Соломон:

Роквелл, подавленный человек, боявшийся грязи и грязи, аккуратный урод, который мыл кисти с мылом «Айвори» и чистил обувь во время рыбалки, создал представление о человеческой взаимосвязи, которое совпадало с американской фантазией о гражданском единстве…

В руках другого биографа пропасть между Роквеллом и его творениями стала бы поводом для насмешливого разоблачения как этого человека, так и его идеализаций. Но Соломон не высмеивает, не ругает и не удивляется этому несоответствию. Это отрадно, потому что пропасть между тем, кем был Роквелл, и тем, что он сделал, характеризует обычное состояние художественного творчества.

Вспомните все эти песни о любви мальчика и девочки, написанные геями: Лоренц Харт, Коул Портер, Роберт Райт, Чет Форрест, Джерри Херман, Стивен Сондхейм. В то же время несколько поколений гетеросексуальных мальчиков и молодых людей моделировали свою мужественность на экранных образах Марлона Брандо, Рока Хадсона, Монтгомери Клифта, Тэба Хантера, Рэндольфа Скотта — все они были либо геями, либо бисексуалами.

Вы могли бы назвать это состояние художественного творчества законом противоположностей, который может быть смещением идентичности, как в случае с геями-композиторами и актерами прошлых лет, или трансмутацией идентичности. Когда Ирвинг Берлин, сын бедных русско-еврейских иммигрантов, написал «Белое Рождество», он одновременно скрывал свое еврейство и реализовывал свои амбиции не только быть принятым в своей новой стране, но и возвыситься в ней в обществе. То же самое можно сказать и о создании идеальной Осы еврейским режиссером Джорджем Кьюкором в «Филадельфийской истории»; за фабрикацию архетипов Осы в «Празднике» еврейского сценариста Сиднея Бухмана; и за бесчисленное количество подобных фильмов, созданных еврейскими писателями и режиссерами. Действительно, пока несчастный Роквелл создавал одну счастливую американскую сцену за другой, хищные еврейские магнаты Голливуда — Майер, Голдвин, Уорнер, Селзник, Тальберг — создавали образы Америки, которая была порядочной, самоотверженной и движимой стремлением к любовь, а не страсть.

Закон противоположностей в художественном творчестве имеет множество вариаций. Эдмунд Уилсон написал знаменитую книгу «Рана и лук», в которой исследовал, как художники реагируют на личную слабость и превращают ее в творческое благословение. Название книги отсылает к легендарному греческому лучнику Филоктету, который был поражен гнойной, зловонной раной, которая не заживала, но чье мастерство владения луком сыграло решающую роль в победе греков под Троей. Для Уилсона этот миф демонстрировал идею, как он писал, «превосходной силы, неотделимой от инвалидности». Вы думаете о Д. Х. Лоуренсе, пламенном апостоле раскрепощенной сексуальности, которого мучила сексуальная импотенция. Или безрассудный авантюрист и соблазнитель лорд Байрон, родившийся с косолапостью. Или глухой Бетховен, или слепой Гойя; или, если перенестись в другую сферу, Майк Тайсон, над которым издевались в детстве, или Марк Спитц и Джеки Джойнер-Керси, чемпионы-спортсмены, страдающие астмой.

Конечно, закон противоположностей не всегда возникает из-за инвалидности. Композиторы-геи и актеры-геи, а также евреи Голливуда развили выдающиеся таланты в ответ на внешние барьеры: они не смогли преуспеть в социальном или профессиональном плане, как они сами. Примерно так же чернокожие джазовые музыканты, которые изменили популярные песни, многие из которых были созданы авторами-геями; маска за маской — в их собственной идиоме они, среди прочего, реагировали на сегрегацию того времени.

В этих случаях более уместна одна из менее известных формулировок Уилсона в «Ране и луке». Описывая, как герой Хемингуэя черпает свою храбрость и достоинство из себя, разрушенного войной и пострадавшего от личных неудач, Уилсон проводит аналогию с тем, что он называет «принципом манометра Бурдона, который используется для измерения давления жидкостей». Принцип заключается в том, что «трубка, изогнутая в виде змеевика, будет стремиться выпрямиться пропорционально тому, как жидкость внутри нее подвергается возрастающему давлению». Давление социального запрета или социального барьера может быть столь же сильным, как и давление душевной или физической раны.